“Microminiature Love”
basement punk / garage rock / psychedelic
Живой герой миннеапольского подполья Майкл Йонкерс сделал свою самую электрическую (по звучанию и по мироощущению) запись “Microminiature Love”, когда ему еще не было двадцати. Судьба музыканта ждала трагическая: в 1971 году во время работы на складе электроприборов на Йонкерса свалится гора оборудования и сломает ему спину. Но не характер: в 70-е Йонкерс начнет записывать дивный акустический лоу-фай (хотя тогда и слова такого, наверное, не знали), да и после будет проводить с малоизвестными товарищами разные околомузыкальные опыты — в том числе сочинит альбом религиозных песен, так как его девушка будет петь в церковном хоре. Еще Йонкерс будет танцевать балет, чтобы исцелиться от последствий лечения спинной травмы, — при бывшем статусе нойз-рок-музыканта это, согласитесь, поступок самый что ни на есть cильный и самоотверженный.
Про Майкла Йонкерса вообще известно не так уж много — но не потому, что про него забыли, а потому что его как-то особо и не знали. Впервые или заново, открыли Йонкерса только в 1997 году: тогдашний владелец лейбла De Stijl послушал гараж-сборник “Free Flight: Unreleased Dove Recording Studio Cuts 1964-69”, где среди прочего были две песни с “Microminiature Love”. Человека Йонкерса начали искать — нашли его черт знает как и когда; в 2002 году его первый и единственный альбом в составе Michael Yonkers Band перевыпустили на виниле. Еще через год за Йонкерса ухватился лейбл Sub Pop, вследствие чего “Microminiature Love” и другие записи появились на CD — и тут же последовало хвалебное ревью пластинки на Питчфорке. И все равно сегодня аудитория Michael Yonkers Band на last.fm едва превышает 2000 человек (хоть это и сомнительный критерий для мерила популярности). Все это, мягко говоря, очень странно и не очень справедливо.
Многое на свете можно объяснить гениальными песнями — в том числе и расхлябанную привлекательность “Microminiature Love”. Сведенные нарочито невпопад, с эксклюзивными шумовыми завесами (оборудование Йонкерс придумывал и паял сам, поэтому повторить звучание при всем желании не получится ни у кого), эти песни по правде очень простые, памятные и чуть ли не хитовые. В то же время они ни разу не народные — их вряд ли может спеть кто-то, кроме Йонкерса: у кого еще выйдет строчка “Smile for a while / And you’ll see your troubles fading into nothng” так, что ее по-хорошему надо ставить теглайном к какому-нибудь фильму ужасов? И мог ли кто-то, кроме Йонкерса с его демоническими воплями и колыбельными интонациями, технически перелопаченным телекастером и вездесущим звуком разгульного эхо, сочинить антивоенную песню, способную вызвать желание расстрелять всех вокруг (“Kill The Enemy”)?
У Йонкерса не было многих поклонников и последователей из числа наших любимых популярных музыкантов. При этом здешние отсылки кажутся не столько приветами прошлому, сколько смутными предсказаниями будущего — строчки “seven / seven / seven” заставят включить Sonic Youth, надрыв эмоций и связок навеет Pere Ubu, а общий шипящий микрокосм фонетически зазвучит буквами “ш”, “г”, “й”, “з”. Сам Йонкерс при записи вдохновлялся серф-роком вроде The Trashmen — любопытно, кстати, что наименование любимой волны Йонкерса больше подходит для его монотонных риффов, нежели для нервических трелей танцующих курортников. Существует такой непопулярный и отчего-то уничижительный термин “подвальный панк” — создан он как будто специально для описания “Microminiature Love”. Это действительно шум, ярость и топот, которые доносятся не сверху, а откуда-то снизу. К слову, первый и главный в мире панк Джеймс Остерберг в 1968 году только-только подписал контракт и не успел еще грязно и популярно изъявить желание быть твоей собакой. Со статусами и причинно-следственными связями здесь, таким образом, более чем серьезный вопрос; впрочем, кому какая, на самом деле, разница.
If music be the food of love, play on 